Нет, она ясно слышит, как раздаются со звоном удары» раз — два, раз — два!
И радость, и ужас придали снова сил Оксане, и она бросилась к деду будить его:
— Вставайте, вставайте, диду! Село близко, село… вон в ту сторону…
— Господь с тобою, дытыно моя! — воззрился на нее с тревогой дед… — Это тебе от жажды мерещится… сосни лучше, храни тебя сила небесная!
— Да нет же, диду, я при себе… Разве вы не слышите, как бьет что — то звонко и голос расходится по лесу?
Дед взглянул на нее пытливо, потрогал за голову и стал прислушиваться. Удары раздавались по лесу равномерно и ясно. Изумлению деда не было границ; он схватился бодро на ноги и потянулся в ту сторону, откуда неслись звуки, потом прилег к земле, снова привстал и снова прилег.
— Да, бьет, это точно, — произнес он наконец как — то раздумчиво, — но только не звон… на звон не похоже… звякает; а не звонит, да и сел тут наверное нет… они начнутся только за лесом вверх по Горыни.
— Так что же бы это, дед? — смутилась Оксана, разочарованная в своих предположениях.
— А кто его знает… може, лесовики жартуют, либо ведьмы свадьбу правят…
— Ой! — вскрикнула Оксана, охваченная суеверным страхом.
— А у тебя уж и душа в пятки? Хе — хе! — покачал головою дед. — Хлопцу стыдно бояться ведьм, да и на всякую эту нечисть начхать… христианскую душу она не зацепит, а может, еще и не нечисть? Во всяком случае, пойдем разведаем. Больше копы лыха не будет.
Как ни боялась Оксана чертовщины, но настоящие мучения ее были так велики, что она, не раздумывая, пошла вслед за дедом, рассчитывая на авось.
Чем дальше они подвигались, тем яснее становились удары, и в них уже можно было угадать удары молота о наковальню.
— Кузня, — прошептал дед и, приложив палец к губам, стал тихо прокрадываться вперед; от него ни на шаг не отставал хлопец.
Действительно, вскоре показался небольшой овражек, и в глубине его вспыхивало в двух местах дерево. Стучало несколько молотов, и что — то еще визжало… Дед присматривался, прислушивался, приглашая знаками своего хлопца подползти к краю обрыва…
Но вдруг неожиданно из — за деревьев бросились на них какие — то тени и повалили их грубо на землю…
Ошеломленные неожиданным нападением, дед и хлопец без сопротивления были сволочены вниз и притащены к старшему кузнецу, рыжему, скуластому, с свирепым выражением глаз.
— Кем подосланы? — прорычал он грозно.
Дед не мог еще прийти в себя и молчал, а хлопец просто терял от испуга сознание и, не устоявши на ногах, сел.
— Отвечайте же, черти б брали вашего батька и вашу матку, — заревел рыжий, ударив молотом по наковальне, — не то я вас изжарю живьем, подкую вас подковами, молотами растрощу! Отвечайте, какого пана запроданцы?
— Гай — гай! — промолвил наконец насмешливо дед, овладевши собой и догадавшись, с кем имеет дело. — Славный
из тебя, видно, коваль, да голова не рассохлась ли? Сбить бы лучше обручами клепки… Какие же мы запроданцы? Мы такие же лесные бродяги, как и вы, от пана, от Чаплинского, утекли и ищем себе загона.
— Ой ли? — прищурился подозрительно коваль. — А чем ты, старый, докажешь мне это?
— Да пойми же ты, умная голова, — а може, и пан атаман, — на какого дидька посылал бы дурной лях такого шкарбуна, как я, шпигом? Да и посылал бы в такую даль с хлопцем? Ведь отсюда, из этой глуши, почитай, нужно с неделю брести до жилья людского, так до медведей, что ли, нас дозорцами послали?
— Оно, братцы, как будто тое… — почесал себе затылок кузнец и обвел своих товарищей пытливым взглядом, — оно точно выходит, если раскинуть… да и дед, либо хлопец, примером… словно бы… как думаете?
— Само собою, если… так оно точно… — промолвили нерешительно другие кузнецы, переглянувшись между собою, — только вот что подкрадались?
— Да что вы сумлеваетесь, братцы, — заговорил дед сердечным, убедительным тоном, — взгляните на мои седины, стану ли я словом и душою кривить? И как же нам было не подкрадаться, коли мы травленые звери? Ведь могли же наскочить как раз на польскую ватагу и попасться в зубы чертям? Говорю вам, что мы хлопы Чаплинского дьявола, из села Хвойного, что за Круглым плесом… Брат этого хлопца уже в загоне у самого гетмана Хмеля, а его, вот это дитя малое, хотел взять пан — идол во двор на муки… Ну, оно с переполоху было вешаться, так я надоумил текать да и сам потрясся за ним старостью.
— И побожишься? — все — таки допытывал старший.
— Да разрази меня гром небесный, завались подо мной земля, коли мы не втекли от Чаплинского.
— Ну, вот это другое дело… Значит, свои… — кивнул головой удовлетворенный кузнец.
— Коли побожился, так шабаш… — отозвались и другие,
— Грех вам, братцы, не верить… — донимал дед, — положим, береженого и бог бережет, да только… на каких же бесовых панов мы похожи? Недобытки панские — это так! А разве в такое время, когда господь призвал нас всех стать, как один, за его святую веру и за нашу волю, нашлась бы из наших такая собака, что решилась бы пану сделать услугу? Да такого бы клятого и земля не сдержала!
— Правду, правду говорит дед, — загалдела вся ватага.
— Вот и вы, добрые люди, — продолжал дед, — вижу, за честным делом сидите в бай — раке.
— Догадался, старина, верно, — улыбнулся старший, — куем копья, да рогатины, да ножи… вот из лемешей, из рал, из всякой всячины перековываем зброю, для клятых панов угощенье готовим. Вот и крест этот святой пойдет на святое дело. Ляхи разорили нашу церковь, сожгли село, перерезали, перемучили почти всех, так мы подобрали всякое железо — и сюда… готовим и для себя, и для добрых людей… тоже сносят сюда всячину…