— Да, русского, — продолжал комендант, — эти звери не щадят и своих братьев.
— У схизматов, как у дьяволов, не может быть родственных уз: все они исчадия ада и исполнены одной адской злобы, — мрачно изрек капеллан.
— Да, целое пекло повстало на нас! — вздохнул прерывисто пан Собесский.
— О боже! — простонала, закрыв рукою глаза, Розалия.
— И не ждать нам от них пощады! — промолвил глухо Сенявский.
— Не ждать! — пронеслось умирающим эхом по зале.
Побледневший капеллан только озирался испуганно во все
стороны и не знал, что сказать обескураженной пастве; он только поднял вверх свои очи и руки, застывши в безмолвной молитве.
— Но нам, панове, до Гущи особенного нет дела, — начал снова говорить комендант, — пусть себе эти гадюки пожирают друг друга. Нам важно то, что враги уже стоят под нашею брамой.
Если бы удар землетрясения разрушил вдруг над головами собравшихся в салоне рыцарей и дам этот замок и стены его стали бы падать с страшным грохотом, то вряд ли бы это грозное явление потрясло так всех, как произнесенные слова коменданта. Раздался отчаянный, ужасающий вопль панн и паненок, и этот вопль вывел из оцепенения мужчин; они бросились к своим женам и дочерям, то утешая их бессвязными, бессмысленными словами, то возбуждая упование на бога, то поднося воду. Превелебный капеллан растерялся не меньше дам и сидел в полубессознательном состоянии на кресле, опустивши безвладно руки. Одна Виктория не упала духом, а, оживившись, деятельно ухаживала за своими перепуганными гостями.
Когда прошли первые минуты смятения, заговорила она бодрым и твердым голосом:
— Да чего мы переполошились, панове, ведь наш пан комендант не сказал даже толком, в чем дело? Замок мой укреплен хорошо, запасов в нем много… так, по — моему, мы можем выдержать осаду и самого даже Хмельницкого, а не какой — нибудь банды…
Уверенный тон княгини сразу отрезвил всех. К рыцарству снова возвратилась убежавшая было отвага. Послышался даже, хотя и слабо, в салоне угрожающий ропот.
— Да, пане коменданте, — продолжала высокомерно Виктория, — если действительно существует какая — либо опасность, то следует немедленно принять против нее меры и не пугать, а, напротив, успокоить моих дорогих дам.
— Бей меня Перун, если я этого не хотел сделать, моя пышная княгиня, — оправился задетый за живое пан Вольский, — но я не ожидал, чтобы…
— Да в чем дело? Кто стоит под брамой? — перебила его нетерпеливо Виктория.
— Найлютейший зверь, Чарнота, с огромной бандой…
— Чарнота? — побледнела в свою очередь Виктория.
Паника хозяйки перешла снова на всех.
Наступила тяжелая минута молчания.
— Да, он, наибольший из негодяев! — буркнул как — то неловко пан Вольский.
Виктория бросила гневный взгляд на своего коменданта; лицо ее залилось густою краской.
— Так пан комендант мой испугался этой банды и храбрость свою проявляет лишь в брани?
— Ясноосвецоная княгиня…
— Ну, что же этот Чарнота? Осаждает уже наш замок, что ли? — прервала коменданта Виктория.
— Еще пока нет… хотя я распорядился запереть все брамы, зарядить все пушки, вывести войска на муры, кипятить смолу, бить камни, сволакивать бревна…
— Ха — ха — ха! — рассмеялась едко хозяйка. — Словно вот через минуту должен начаться приступ, словно уж все стены наши разрушены и подкатили к провалам гуляйгородины… Нет, у пана чересчур глаза велики… придется, вероятно, мне с моими прекрасными дамами стать в первых рядах…
— Я был бы безмерно счастлив, — повел комендант рукой по своим длинным усам.
Но Виктория не улыбнулась даже на эту неуместную любезность и строго спросила:
— Какие же меры против нас предпринял этот напугавший вас Чарнота?
— Он требует парламентера… или грозит немедленно приступить к разрушению замка и беспощадному истреблению всех.
— И пан верит, что он без гармат и стенобитных орудий нас разгромит?
— Никогда на свете, княгиня, но измена… она везде отворяла брамы твердынь… Мы ни на кого не можем надеяться, все смотрят волчьем…
Виктория задумалась. Все с этим согласились и уныло поникли головами.
— Только если он требует парламентера, — заговорил Сенявский, — значит, он хочет взять лишь выкуп, не больше, и оставить нас в покое.
— Верно, верно! — оживились все.
— Что же, — добавил робко капеллан, — бросить лучше собаке кость, может, она ею подавится…
— Да, — подхватил Собесский, — послать, во всяком случае, парламентера; он прежде всего повысмотрит их силы… Может, это ничтожная горсть, так мы сделаем тогда вылазку и устроим прекрасное полеванье…
— Нет, у него силы велики, — возразил комендант, — с северной башни их видно… Иначе я бы сам распорядился, а панство бы беспокоил лишь для казны… Но я боюсь, что он хочет выманить парламентеров лишь для пыток, а своего прислал для бунтованья мещан… Вот поэтому — то и трудно найти между нашими таких отчаянных, которые решились бы пойти на верную…
— Панове! — перебила его резко Виктория. — Разве никто из вас не рискнет для общего блага отправиться в стан этого Чарноты?
Все сконфузились, покраснели и как — то неловко начали перешептываться друг с другом.
Прилив какого — то гадливого чувства возмутил всю душу Виктории. Зарницей блеснула перед ней вся пустота, вся фальшь ее жизни, обреченной на тупое, бессмысленное прозябание. Словно раскрылась перед ее очами могила, в которой она сама похоронила себя, — для чего и за что? Она почувствовала в сердце змею гнетущей тоски.