— Прости нас, батьку! — промолвили тихо полковники и, угрюмо потупившись, вышли из палатки Богдана.
Богдан в необоримом волнении прошелся несколько раз по палатке; не вспышка полковников, не грубое козацкое слово Кривоноса взволновали его, какое — то другое, более мучительное, грызущее чувство зашевелилось в душе гетмана. «Как, неужели же он из — за бабы способен сломить все дело? — спрашивал сам себя Богдан. — Нет, нет! Ему надо было поспешить к Богуну, взять в плен короля… Ха — ха — ха! — засмеялся он злобно. — На этот раз Богун подвернулся как раз вовремя; но не отдал ли Богдан приказание остановить приступ еще раньше, до получения его письма? Да, отдал, отдал приказ остановить приступано на время, потому что хотел вернуть и спасти свою жену. Всякий козак имел бы на это право, не то что гетман. Он не требовал ее у ляхов и ничего не обещал им за нее, она сама, своей охотой хотела вернуться к нему, и от того, что он на час, на день остановил приступ, не было бы беды никому… А если бы ляхи не выдали ее добровольно? — допрашивал он себя язвительно, с тонкостью беспощадного сыщика. — Да, если б потребовали от тебя уступки, что бы сделал ты тогда, гетмане? Уступил бы панам или продал бы победу за Елену…» — произнес Богдан вслух, останавливаясь посреди палатки.
В душе Богдана робко шевельнулся какой — то ответ, но гетман не захотел его слушать и, рванув себя за волосы, опустился в изнеможении на лаву.
Между тем в лагере происходила следующая странная сцена.
Возле посла, привезшего Богдану письмо от Богуна, столпилась кучка Козаков, — случилось одно непонятное обстоятельство. Передав джуре письмо к гетману, посол успел только вскрикнуть: «Морозенко!» — и повалился с лошади. Козачка подняли, уложили на керею, вспрыснули водою, но он не открывал глаз. Все стояли кругом в недоумении, не понимая, что случилось с послом.
— Да вы посмотрите, не ранен ли хлопец? — заметил один из зрителей.
— Не видать, — ответили ближайшие.
— Не умер ли? — осведомился другой, посматривая с сомнением на бледное лицо хлопца.
— Нет, дышит, только тихо, — пожал плечами третий.
— Доложить бы гетману, — вставил еще кто — то.
— Куда там! Гетману теперь не до того! — вскрикнул джура Богдана, находившийся тут же.
— Так вот Морозенка, что ли, позвать? — вспомнил первый. — Ведь хлопец что — то крикнул о нем… может, брат?
— Морозенка! Морозенка! Уж он верно что — нибудь знает! — вскрикнули разом несколько голосов. — А ну, хлопцы, пошукайте его!..
Несколько Козаков отделились от группы и бросились по лагерю. Через несколько минут к столпившимся вокруг бесчувственного посла подходил уже встревоженный Морозенко.
— А что такое? Что случилось здесь, панове? — спросил он еще на ходу.
— Да вот здесь к батьку гетману посол от Богуна, — ответил ему один из ближайших Козаков, — отдал пакет да так и повалился замертво наземь. Только и успел крикнуть: «Морозенко!» А что он, хотел ли сказать тебе что от Богуна, или увидеть тебя — не знаем.
Но Морозенко уже не слушал дальнейших объяснений козака. Как безумный бросился он вперед, расталкивая толпу и повторяя одну фразу:
— Где он? Где он?
— А вон, — указал ему в сторону хлопца один из передних зрителей.
Стремительно бросился Морозенко к лежавшему на земле козачку, остановился на мгновение, словно ошеломленный громом, и вдруг какой — то безумно — радостный, а вместе с тем отчаянный вопль вырвался из его груди. Упавши на колени около козачка, он схватил его за руку, припал ухом к его груди и, поднявши голову, крикнул, задыхаясь:
— Жива! Жива! Скорее горилки… воды!
Изумленные, растерянные зрители бросились исполнить
просьбу Морозенка, и через несколько минут подле него стояла уже кварта горилки и кувшин воды.
— Помогите, помогите, панове! — произнес порывисто Морозенко, подымая дрожащими руками голову хлопца.
Все кругом засуетились; хлопца вспрыснули снова водою, налили ему в рот несколько глотков водки. Минуты через три дыхание хлопца стало заметно сильнее, на щеках выступил слабый румянец. Затаивши дыхание, не спускал с него глаз Морозенко. Но вот прошла еще минута, другая… Из груди хлопца вырвался глубокий, сильный вздох, затем веки его слегка заколебались, потом приподнялись… Глаза хлопца с изумлением обвели всех окружающих и остановились на Морозенке; с минуту они смотрели на него каким — то странным взглядом, словно не понимая, что происходит перед ними.
— Оксана, Оксаночка! — шептал тихо Морозенко, сжимая руку хлопца. — Неужели ты не узнаешь меня?
Все присутствующие молча переглянулись при этих словах Морозенка.
Вдруг какой — то страшный, потрясающий душу крик вырвался из груди хлопца; с непонятною силой рванулся он с места и с истеричным возгласом: «Олекса! Олекса!» — бросился к Морозенку на грудь.
Несколько минут Богдан сидел на месте молча, неподвижно, закрывши рукою глаза; ни шум, ни суета, раздававшиеся так недалеко от его палатки, казалось, не долетали до него. Наконец он медленно поднялся и направился было к выходу, как вдруг навстречу ему вбежал запыхавшийся джура.
— Ясновельможный гетмане, — вскрикнул он, — на башне збаражской вьется белый флаг! К нам в лагерь въехало посольство и какая — то пани с ним.
Богдан вздрогнул и пошатнулся.
— Что? Пани? Ты видел сам?! — вскрикнул он, хватаясь рукою за стол.
— Так, ясный гетмане, они хотят увидеть тебя.
— Веди их. Впрочем, нет, постой!.. Пусть подождут… Сначала впусти пани — и никого, слышишь, чтоб никого! Ну, чего ж ты смотришь? — крикнул он бешено на смотрящего на него с изумлением джуру. — Иди! Веди скорее!