У пристани - Страница 151

151

— Ты изменила — и тебе больше со мною не жить, — произнес он, не глядя на нее, глухим, клокотавшим голосом. — Не бойся: тебя при мне никто пальцем не тронет. Я дам тебе сам желанную свободу.

Княгиня затрепетала: она угадала своим сердцем, что минута расчета с жизнью пришла, что от нее не уйти, что ее влекут на суд разъяренной толпы хлопов, и это последнее сознание пробудило в ней чувство презрения к своим судьям, — она гордо подняла свое княжье чело и твердою поступью вышла за Чарнотой на ганок.

Появление Чарноты и Виктории заставило сразу умолкнуть толпу; величественная красота ее и горделивое, непреклонное выражение лица произвели даже на закаленных в боях воинов сильное впечатление.

— Что, панове — товарищи, хороша ли моя коханка? — обратился к толпе Чарнота.

— Хороша, что и говорить! Писаная, малеваная! — раздался кругом одобрительный шепот.

— А заслужил ли я у вас, панове, чем — либо, чтоб сохранить за собой эту добычу, эту красу?

— Заслужил, заслужил! Живи с ней, — кричали уже иные, — ты наш любый атаман, все за тобой пойдем!

— Спасибо, друзи! — ответил глухо Чарнота и продолжал порывисто: — А что, панове — товарыство, ожидает того, кто изменяет отчизне и предает названных братьев врагам?

— Смерть! — раздался один страшный и единодушный крик.

— Смотрите ж и знайте, что такое козацкая правда! — вскрикнул Чарнота, и быстрее молнии сверкнул клинок в руке козака… Послышался свист, мелкий шипящий звук, и чудная голова с раскрытыми от ужаса глазами упала на крыльцо и покатилась по ступенькам к ногам ошеломленных Козаков.

Ахнула от ужаса и занемела толпа, а Чарнота, не оглянувшись на грузно упавший за ним труп, бросился вперед и закричал не своим голосом:

— А теперь, друзья, пойдем к гетману и спросим его, почему он не ведет нас на Варшаву?

— Ох, Зося, что с тобою, ты так бледна? Опять что — нибудь недоброе?

— Моя злота, моя ясна пани, такие ужасы творятся кругом, — видно, наступают наши последние дни! Все панство сбегается со всех сторон сюда, в Збараж! Скоро нельзя будет найти в городе ни одной свободной норки, а там, за этими стенами, в открытом поле, ужас и смерть… Кругом снует осатанелое хлопство.

— Езус — Мария! Но что же слышно… там… среди панов? Я избегаю их.

— Ох, пани! От одних рассказов волосы подымаются на голове. Все, все предсказывает нам гибель! Сегодня в полдень, — это случилось при всех, — на небе не было ни единой хмарки, и вдруг ударила молния прямо в знамя гетмана Фирлея и разбила его пополам, а когда начали копать жолнеры окопы, то все выкапывали скелеты и кости… Ночью все видели на небе над нами кровавый крест. Слава богу, что хоть князь Иеремия согласился присоединиться к нам, на него только надежда.

— Но кто упросил его, не знаешь?

— Сам гетман Лянцкоронский; говорят, что гетман Фирлей предлагал князю уступить свое региментарство, но князь расплакался и сказал, что готов служить под начальством такого почтенного старика. Ох, только что же теперь поможет нам и князь? Хмельницкий уже выступил, а у него, говорят, столько войска, что солнца свет темнеет, когда оно движется перед ним!

— О свента матко! Что ж это будет с нами? — простонала Марылька, заламывая руки.

— Несчастие, горе, пани! Если нам не удастся вернуться к гетману Богдану, мы погибли!

— Вернуться к гетману! — вскричала горячо Марылька. — Зачем? Для того, чтоб он велел нас поскорее повесить?

— Для того, чтоб он сделал пани своей гетманшей, своею королевой.

— Ах, что ты, Зося! — перебила ее раздражительно Марылька. — Не говори, оставь! Ведь вот уж скоро год, как мы послали к нему Оксану, но и до сих пор он не обозвался ко мне ни единым словом! Конечно, он не получил моего письма, да и ненавидит меня!

— Моя злота пани, отчаяние наводит вас на такие мысли; клянусь, гетман любит мою ясную пани и получил ее письмо. Что же могло случиться с Оксаной? Ведь она их, хлопской, веры, мы дали ей столько денег.

— Ее могли и наши убить, а если она дошла благополучно, то тем хуже, тем хуже, — продолжала раздраженно Марылька, — значит, он отвергнул письмо. Целый год, и он, гетман Хмельницкий, не может найти способа обозваться ко мне хоть единым словом!

— Но моя пани забывает, что гетман не знает, где теперь и искать нас! Ведь пани в своем письме не назначала точно, мы сами очутились нежданно в Збараже, а после пилявецкого поражения вместе с другою шляхтой отсюда бежали, а ведь гетман пришел — таки к нему; и разве пани забыла, как рассказывали потом, что когда он не застал нас в Збараже, то пришел в такую фурию, что даже мертвых велел выбрасывать из гробов?

— Потому, что жертвы выскользнули из его рук, — усмехнулась горько Марылька.

— Нет, потому, что он стосковался по своей королеве и не нашел ее там. Опять вот вчера я слышала от прибывших панских слуг, что гетман выслал страшный загон на Литву, — он ищет нас.

— Для того, чтоб снять с живых шкуры.

— Но, моя дрога пани…

— Ай, что ты говоришь мне, Зося! — перебила снова служанку Марылька и, вставши с своего места, нервно заходила по комнате.

За истекший год Марылька слегка побледнела и похудела; но красота ее получила вследствие этого еще какой — то особый жгучий оттенок. Грудь ее подымалась порывисто; потемневшие от волнения огромные синие глаза вспыхивали каким — то отдаленным затаенным огнем.

— Нет, нет, — заговорила она снова взволнованно, отрывисто, — я не верю, не верю… Вот же Чарнота отрубил голову княгине Виктории, а ведь говорят, что он любил ее без ума.

151