У пристани - Страница 106

106

— Черте, выручи! — взмолился страшным голосом Максим, обнимая шею коня и вонзая ему в бока острые шпоры. — Озолочу!

Но бедное животное только простонало от боли.

Отуманенный бешенством безумия, Кривонос соскочил, схватил другой пистоль и выстрелил в ухо своему верному Черту; вздрогнул преданный конь от незаслуженной кары, покачнулся из стороны в сторону и, захрипев, рухнул грузно в высокую траву. Кривонос же схватил себя за чуприну и заплакал, зарыдал жгучими, как кипящая смола, слезами. А замок Махновский уже пылал, и зарево от него зловеще мигало подкравшейся ночи.

Три дня без просыпу пил Кривонос и, пьяный, кричал: «Катуйте их! Завдавайте им неслыханные муки!» Три дня ватаги его, а особенно вовгуринцы, бесновались в Махновке и окрестностях, истребляя немилосердно всякого, кто, по несчастью, случайно был в польском кунтуше, или в бороде, или промолвил нерусское слово. Имущество их, безусловно, грабилось, а чего нельзя было взять, все предавалось огню. В воздухе стояла мутная мгла от дыма и смрад от горелого мяса. Морозенко не захотел участвовать в этих неистовствах и отправился немедленно дальше. Он, потерявши взлелеянную им надежду найти на Волыни Оксану, искал случая броситься в зубы смерти и забыться в бешеной схватке; но издеваться над беззащитными, валяющимися с мольбами у ног, возмущало его юную душу, да, к тому же, он и времени тратить не смел, спеша на зов своего гетмана батька.

— Ну что, — спросил Кривонос Лысенка, вошедшего в его палатку, — не ворушится кругом никто?

— Ха — ха! Куда уж! — захохотал дико атаман. — То на кольях сидят, то висят на собственных ремнях, то шкварчат на угольях…

— Так, это ловко! — захрипел от какой — то жгучей муки Кривонос и залпом опорожнил стоявший перед ним налитый оковитой мыхайлик. — А ты что же не пьешь?.. Да стой! Чего ты весь и червоный, и черный? Или это у меня все червоно в глазах?

— Ха, батьку, возле такого дела ходим… — засмеялся Лысенко, наполняя и себе кухоль горилкой. — Сорочка, вишь, как промокла в крови, аж зашкарубла, а на морде и на руках сверх крови налипла еще корой пороховая пыль, так оно так и отдает, — опрокинул он, расправивши усы, в рот кухоль.

— Вот ты, батьку атамане, хвалишь меня, а ты похвали и моих вовгуринцев… Да что юнаки!.. Проявился тут загон наш жиночий под атаманством Варьки. Да кабы ты, батьку, их видел… Так работают, что и нашему брату впору!.. Я и сам грешным делом подумал: вот такую бы мне жинку, как Варька!

— Что ты, Михайло? — изумился Кривонос и начал тереть себе лоб, разглаживая зиявший багрянцем страшный шрам. — Да разве Варька здесь? Ведь она была при Чарноте. Она, должно быть, знает, где он. Зови ее, мою старую приятельку, волоки ее поскорей!

Через полчаса Варька сидела уже в ставке полковника. Она казалась теперь более здоровой и более покойной; только на бронзовом темном лице ее появилось несколько лишних морщинок да между опущенных низко бровей, из — под которых сверкали глаза мрачным огнем, легла глубокая складка. На ее руках и рубахе заметны были тоже свежие брызги крови.

— Откуда ты, любая, и когда появилась здесь? — спросил ее оживившийся Кривонос.

— Сегодня только с своею сподничною ватагой прибыла, — говорила грубым, почти мужским голосом Варька, поправляя на своей всклокоченной голове очипок, — а до этого была под Корцом…

— С Чарнотою? — перебил ее взволнованно Кривонос. — Где он? Что с ним?

— Слава богу, жив, здоров. Что такому велетню станется? Оставила его под Корцом…

— И долго он там будет торчать? Не нашла ли на него дурь брать тот замок?

— Навряд, иначе бы меня не пустил…

— Так какой же его дьявол там держит?

Варька пожала плечами.

— Тут без него чуть было этот иуда, этот антихрист меня не съел. Хорошо, что Морозенко выручил. Ну, мы уж и задали ему чосу потом!

— А! Мало только! — задрожала, побледнев, Варька. — Не поймали аспида, пса!

— У шел… Не выручил конь, — простонал Кривонос, опустивши руки.

— У, изверг! — погрозила в пространство кулаком Варька. — Неужели я не доживу? Не отомщу?

— Доживем еще, поквитуем свое, — глухо и мрачно зарычал Кривонос, — только бы узнать, где он? Посылал Мыколу по всем усюдам, — нет как нет, словно провалился к своим родичам в пекло.

— Да я его вчера встретила, — встрепенулась Варька.

— Где, где? И ты молчишь!

— По дороге в Полонное… Пробирался с своими пошарпанными дружинами… с своими присмиревшими недобитками… Я едва не наткнулась на них…

Кривонос уже больше Варьки не слушал; оживший, бодрый, он стоял уже за ставкой, злорадно сверкая своими воспаленными глазами.

— Коня! — заревел он. — Коня! До зброй!

XLII

Разбитых и отступавших под Махновкой польских войск козаки не преследовали: помешала этому и наступившая ночь, а еще более жажда добычи в Махновском замке, к которому они бросились все.

Под покровом ночи хоругви Вишневецкого, разрозненные и разметанные, собрались вновь в колонны и продолжали спокойно отступление к Грыцеву. Хотя и значительны были их потери, но паника преувеличила их.

Мрачный как туча ехал князь на другом уже, карем, коне; сконфуженные, пристыженные рыцари, составлявшие его свиту, следовали за ним в почтительном отдалении, опустив низко головы.

Князь был, видимо, страшно взбешен: чувство оскорбленного достоинства жгло ему грудь, презрение к своим соратникам сверкало в огне его глаз, испытываемый позор отступления искажал черты его желтого, сухого, покрытого пятнами лица. Он нервно покручивал свои усики кверху, порывисто, неровно дышал и то пришпоривал своего коня, то осаживал его круто на месте, словно желая повернуть свои войска назад и отомстить этим презренным хлопам ужасным разгромом.

106